Николай Долгополов – известный писатель и журналист. В настоящее время он занимает должность заместителя Главного редактора «Российской газеты». Накануне полувекового юбилея в профессии Николай Михайлович побеседовал с нашим корреспондентом.

- У вас недавно вышла книга «Легендарные разведчики-3». Ожидать ли читателям 4-го, 5-го томов?

- Вышло переиздание. А сейчас я готовлю «Легендарные разведчики-4», сделано где-то две трети. Постараюсь в этом году сдать в «Молодую гвардию», где выходят все мои книги. Ну, а когда появится эта? Наверно, в феврале-марте. Моя мечта – закончить этот четвертый том.  Там много хороших людей и много новых персонажей, о которых никто пока не писал.

- Вы каким-то образом были связаны с разведкой? Когда вы решили  заняться жизнеописанием судеб легендарных разведчиков?

- Никакого отношения к разведке я не имел. В конце 1992-го года вернулся из Франции после пяти с лишнем лет командировки. А эти пять были переломными в судьбе страны. Я неплохо разбирался в международной политике, спортивной теме, а в остальном здорово отстал. Уезжал из одной страны, приехал в другую. Меня вызвал главный редактор «Комсомолки» и сказал, что надо побыстрее вписываться в российскую действительность: «Вот сейчас звонил академик Евгений Примаков. Он хочет, чтобы у нас был постоянный корреспондент в пресс-бюро Службы внешней разведки России. А ты подходишь по всем критериям, которые озвучил Евгений Максимович. Мужчина; человек, который знает минимум два, а лучше три языка; журналист, который бывал за границей, и четвертое, - чтобы никаким боком не был связан с разведкой». На эту тему тогда писали мало.  Я пришел в пресс-бюро и мы начали нашу работу. Это было в июне 1993-го года. А 11 июля исполнялось 90 лет со дня рождения разведчика Абеля. И я с помощью ребят из пресс-бюро написал о нем нечто новое.

- «Историк спецслужб», так вас многие называют, и писатель-документалист – в чём принципиальная разница, и что общего? 

- Я не вижу никакой разницы. Историк – это в определенной степени и писатель. А если меня так называют люди, то мне это даже лестно. Сам я этого титула себе не присваивал. Да, я писатель, у меня около трех десятков книг. И две трети из них посвящены разведчикам, в основном - нелегалам. До этого писал книги о спорте.

- Какие чувства испытывали, когда впервые соприкоснулись с СВР?

- Я всегда люблю встречаться с людьми, а не писать о них по документах. Когда меня попросили написать об Абеле, вынесли огромную стопку бумаг. Читал, листал всю ночь. И был в ужасе. Вернул папки, и предложил работать по-другому. Написал список людей, с которыми хотел встретиться. Некоторые пункты, я это понимал, были невыполнимы. Решить это все мог только директор СВР Примаков. Ему и передали письмо. Через два дня я снова в пресс-бюро,  рукой  директора вычеркнуто всего три пункта, а в остальном – «помочь и оказать содействие». И потихоньку мы начали эту программу выполнять. Что касается Абеля, на это ушло 17 лет. Сначала вышло три больших материала, в которых его соратники и дочка рассказывали о нём. Я думал, что это много, а потом оказалось, что только первый пласт. Встречатлся с разведчиками еще более профессиональными, часто засекреченными. Разговаривал с «учеником Абеля», как он себя называл, в книге он без имени. И только потом настало время документов. Все люди, которые знали Абеля потихоньку уходили - дочь Эвелина, его начальник, друг, связник. Книга выдержала пять или шесть изданий и называлась боле правдиво «Абель-Фишер». А первую - «Правда полковника Абеля», я выпустил за свой счет. Пошел в церковное издательство «Весть», они благословили – книга разошлась мгновенно. Моя жена и сын разносили её тогда по книжным магазинам. А потом позвонил легендарный человек, историк разведки – будущий Герой России, атомный разведчик Владимир Барковский. Мы встретились и начали работать.  Владимир Борисович объяснил, что мне надо более глубоко вникать в тонкости атомной разведки. Каждое воскресенье в определенное время я встречал его возле своего дома, мы поднимались в квартиру, и он мне рассказывал, втолковывал, приводил детали. Конечно же, в определенных рамках. Я писал новые главы, показывал Барковскому. В первой книге об Абеле я сделал несколько ошибок - похоронил, сославшись на чьи-то слова, связника Абеля, а он был жив, перепутал пару фамилий, и допустил  некоторые перестановки во времени. А вот после бесед с Барковским таких ошибок не допускал. Надежнее, чтобы все материалы, которые пишутся на эту тему, смотрел профессионал. Книга  «Абель – Фишер» вышла в 2010-ом году в ЖЗЛ. Такого успеха никто не ожидал. Покойный ныне директор издательства Валентин Федорович Юркин говорил, что она была продана за три дня. Её переиздавали, выпустили двухсерийный фильм на Первом канале.

Стал я общаться с приемной дочерью Абеля – Лидией Борисовной Боярской, её все звали Лидушкой. Очень немолодая женщина, вся в боевых орденах. Их она получила в 18-20, когда служила радисткой на морском флоте во время Великой Отечественной. Прекрасный человек, с которым мы долгие годы дружили. Приходили к ней с моей женой, разбирали архивы Абеля. И здесь это были действительно его архивы, тут уж никакого Интернета. Были письма из тюрьмы в Атланте, да и почти все письма жене, дочерям, начиная с конца 20-х годов прошлого века. Мы выбирали те, что можно было публиковать. Вот тогда я и понял, что такое архивная работа. У меня было много вопросов, и Лидия Борисовна мне письменно на них отвечала, а это – огромный труд. «Я хочу, чтобы вышла хорошая книжка», - говорила она.

- У вас около двух десятков книг о разведчиках-нелегалах. Есть ли какой то «шаблон» при написании очередного тома?

- Такого нет. Судьбы настолько разные, они никогда не схожи. Может, единственное, что их объединяет – те герои, о которых я писал – Герои Советского Союза, России, в основном, - нелегалы. Они приходили в разведку по так называемому «комсомольскому набору» в 38-39 годы прошлого века. К Абелю это не относилось. В остальном – все у всех складывалось по-разному, потому никаких «шаблонов» быть не могло.

- Филби и Абель – что у них общего и чем они кардинально разнятся?

- Это вопрос на два тома. О Филби мы пишем как о советском, а теперь отечественном разведчике, который дал клятву служить СССР и его разведке. Филби работал сам, он шёл своим путем. Абель его знал, до войны они вместе работали, но никакой любви между ними, как говорится по-английски,  не было. Очень уж разные. Филби – аристократ, человек светский. Абель - педант, относительно замкнутый. У них всё разное - воспитание, взгляды на жизнь, задачи. Они принесли огромную пользу стране, работая совершенно по-разному. Этих двух великих разведчиков нельзя сравнивать. У Абеля были свои методы, только ему свойственные приемы. Он был безумно силен в технике, чего нельзя сказать о Филби. Но Филби зато обладал связями в аристократическом обществе, которые ему очень сильно помогали.

- Вы всегда пишите один. Это принципиальная позиция, или так сложилось?

- Несколько книг о спорте написал вместе с другом – покойным ныне Геннадием Швецом. А вот книги о разведчиках… Не представляю, что мог бы писать их с кем-то. Это очень длительный процесс. С Геной - отличным журналистом и талантливым писателем, мы работали в тандеме. Легкость общения, отличное взаимопонимание, никогда не обижались на случавшиеся ошибки. И писали мы о спорте, что в геометрически разы легче, чем о разведке. У нас неплохо выходило, но Гену я подвел. Мне приходилось уезжать  в длительные командировки, и Геннадий писал уже без меня.

- Многих из ваших книг уже нельзя купить. Для чего и для кого вы пишете про разведчиков?

- Я пишу для одного человека – это Читатель с большой буквы. Я часто встречаюсь с ним, хотя, иногда, это и утомительно. Мой читатель – мужчина среднего достатка, раньше ему было лет за сорок, а сейчас он очень помолодел, я это вижу по залу на встречах. На совсем недавней были в основном молодые люди, и 300 книг разошлись за час. Это я воспринимаю, как подарок для себя. Сейчас на презентациях очень много женщин. Была одна маленькая девочка, ее приводила мама и сидели они всегда на первом ряду – девочка ногами не доставал до пола. И книги я подписывал именно девочке, а не её маме. Она все время ходила, ходила, взрослела, стала девушкой, а потом исчезла. Но однажды пришла и рассказала, что поступила в университет, и поблагодарила за книги. При поступлении, иногда, люди отвечая на вопрос, что вас привело в Краснознаменное училище имени Юрия Андропова, отвечают: «Книги о Вартаняне (Псевдоним Николая Долгополова - «Гевор Вартанян» в издательстве «Молодая гвардия» - прим. автора).

- Теперь от разведки к карьере. У вас за плечами «Комсомольская правда», «Труд» и «Российская газета». В чем принципиальное отличие журналистики тогда и сейчас?

- В октябре, или ноябре, исполняется ровно 50 лет, как я в журналистике. Сейчас журналист гораздо быстрее, чем тогда. У него нет времени, к большому моему сожалению, на то, чтобы долго взвешивать надо писать или не надо? У него очень мало времени на проверку материала. Увы, совершенно нереально, чтобы он с кем-то советовался и показывал материал перед публикацией. В «Комсомолке», где я проработал 22 года, было хорошее правило – ходить к мэтрам журналистики. И они читали, смотрели. Мне подсказывал Песков (Василий Михайлович Песков – легендарный журналист «КП», - прим. автора). У меня был гениальный, я это подчеркиваю, учитель - Александр Шумский, он отчеты свои писал в стихах. Отчет по борьбе самбо в стихах, представляете! А сейчас у журналистов есть фантастическая техника, есть возможность быстро ознакомиться с тем, что уже было написано. Появилось и новое качество, которого не было раньше, - теперь все знают английский. И это помогает не только общаться, но и понимать, и видеть, что происходит, если ты находишься там, за рубежом. В этом большое преимущество, а еще приходящие на смену «бьют» нас по оперативности. Сейчас журналисты пишут быстрее, я не говорю лучше, но быстрее, чем мы. Сейчас огромная конкуренция, раньше спортивных журналистов было мало, и все мы друг друга знали.

- Помните ли вы свой первый репортаж, я так понимаю, он был спортивный?

- Первый был не спортивный. Отец у меня - один из основателей «Комсомолки», потом знаменитый журналист «Известий». Я видел, как трудна и неблагодарна эта работа, и решил, что никогда не буду журналистом.  Мама моя - тоже была журналистом, это были такие муки. И когда поехал в Иран отрабатывать свой диплом ИНЯЗа, понял, что переводчик зарабатывает в пять раз больше. И молодой парень, отработав там, может себе купить квартиру, машину, и еще лет пять жить безбедно, где-то работая. Но это скучно! И в Иране я начал писать. Первые свои статьи посылал почтой в журнал «Азия и Африка сегодня», естественно, про Иран, где работал. А первый настоящий спортивный материал, благодаря которому взяли в «Комсомолку» - беседа с Вячеславом Старшиновым (советский хоккеист, двукратный Олимпийский чемпион, 9-кратный чемпион мира – прим. автора). Спасибо, что он со мной, полным новичком, подробно поговорил. До этого писал в «КП» больше года, но меня не брали. А когда по совету моего друга Владимира Снегирева, тогда завотделом спорта «Комсомолки»  встретился со Старшиновым, Володя пошел со статьей к Игнатенко (Виталий Никитич - первый заместитель главного редактора «КП», прим. автора). Тот прочитал и меня взяли в газету.

- Командировки в Иран и на Чернобыльскую АЭС.  С высоты прожитых лет – это закалка пера или журналистского духа?

- Иран – это жизненная закалка, очень полезная, там было очень тяжело, да я еще и мальчишкой был совсем. Через две недели после окончания института уехал. Правда, начиная с третьего курса, учась на дневном, я все время работал переводчиком. Это было полезнее, чем учеба. Ведь работал с носителями языка. А в Иране с грехом пополам я выучил фарси и создал материальную базу. У нас была грандиозная для начала 1970-х годов зарплата - 149 долларов!

А Чернобыль - это уже осознанная история. С 1981-го года я был уже членом редколлегии «Комсомолки», секретарем парторганизации. Мы поговорили с главредом Геннадием Николаевичем Селезневым и решили, что если разрешат, то должен ехать я. Кроме спортивного отдела у меня был и военно-патриотический. Я не понимал, куда я еду, представить даже не мог, что это такое. И никто не знал, кроме одного человека – Владимира Степановича Губарева, благодаря которому я сейчас и разговариваю с вами. Он взял надо мной шефство, объяснял и рассказывал, что можно и чего нельзя. Именно благодаря ему я сейчас и жив.

- Должна ли оставаться бумажная газета сейчас, когда все компьютеризировано, и если да, то для чего?

- Бумажная газета должна оставаться для того, чтобы мы не потеряли остатки нашей интеллигентности.

- Кликабельность и чтение только заголовков – это путь в никуда, или таково требование времени?

- Время такое.

- Вы - член Президиума федерации фигурного катания. Почему так много скандалов в последние пару-тройку лет в этом виде спорта?

- Я не считаю, что много скандалов. Ситуация такая, что во всех видах спорта бывают эпизоды, которые привлекают повешенное внимание. Например, в самом популярном виде – футболе, и второй по популярности и первый по смотрибельности в телевизионном эфире – фигурном катании. И происшествия в них привлекают очень много внимания. А в отсутствии каких то других талантов можно набрать много кликов, если ты это раздуваешь. Скандал – Дзюба там что-то сделал! А переходы в фигурном катании - так переходы происходят во всем мире. Я не считаю это скандалом.

- Тутберидзе – это гений тренерской мысли или «машина» по производству чемпионок?

- Тутберизде – хорошо образованный тренер-гений. Я бы даже сказал больше – это тренер-гений тире Революционер!

- Вы - член Пресс-комиссии Международной ассоциации легкоатлетических федераций.  Что происходит с российской легкой атлетикой? Только ли в допинге и Валентине Васильевиче Балахничеве дело? 

- Короткий пример. В 2015-ом году незадолго до исключения федерации, в сентябре, проводится закрытое тайное голосование среди журналистов мира, пишущих о легкой атлетике. При тайном голосовании я занял второе место. И Себастьян Коу (президент IAAF – прим. автора) прислал мне официальное приглашение. У нас были хорошие отношения. Но через три дня пришло другое письмо. «К сожалению, по понятным вам причинам»… тогда, ещё довольно вежливо. Но потом Коу стал проявлять себя как фантастический русофоб. Я считаю, что огромное количество наших бед в том, что эту международную федерацию возглавляет лорд Коу, которого я знал десятки лет, начиная с 1980-го года. А ведь он -олимпийский чемпион, не глупый человек, я бы сказал – умный. Одна беда – русофоб. И я думаю, что он будет следующим президентом Международного олимпийского комитета. На мой взгляд, вопрос почти решенный. Бах (нынешний Президент МОКа – прим. автора) уходит, и мир не видит другого претендента. Он лорд, хотя из очень простой семьи, попадает в струю, он - профи и он русофоб, всё слилось. А еще и англосакс.

- С 2001-го года вы вице-президент Международной Ассоциацией спортивной прессы. В данный момент каковы ваши отношения  с этой организацией?

- С 1997-го года – я член Исполкома этой ассоциации. После того, как Россия заняла место СССР во всех международных институтах,  в АИПСе с нами первых 3-4 года просто не разговаривали. Потихонечку мы завоевали авторитет. Это был покойный Игорь Масленников, покойный Лев Россошик. А в 2001-ом году меня избрали в Торонто вице-президентом, и я им был до 24 февраля 2022-го года. 25 февраля 2022-го было получено Ассоциацией письмо представителя Латвии с вопросом, почему я до сих пор вице-президент. Тайным голосованием, я в это время отключился от ЗУМА, проголосовали единогласно – 16 человек за то, чтобы я оставался. Но затем мне позвонил наш президент Джани Мерло и сообщил, что два десятка стран требуют исключения России. Я предложил вариант, при котором сам ухожу с поста, а Россия остается в АИПС. Мой уход удовлетворил, и Россию из АИПСа никто не исключал. Нам присылают все документы, мы им отвечаем, успели принять 68 новых членов ассоциации. Я считаю, что выходить из АИПС не нужно. Президент АИПС был над схваткой, и это сыграло за нас. Горячие головы требовали исключения, но этот вопрос не был включен даже в повестку дня Конгресса АИПС.  Одним из главных доводов Мерло, было то, что это неправильно, когда одни журналисты исключают других, не давая им работать.

- Вы освещали 13 Олимпиад. Писать о спортсменах о разведчиках – это разные профессии?

- Это одна и та же профессия, только разные герои.

-  Будут ли участвовать российские спортсмены в Олимпийских играх 2024-го года,  и в каком статусе?

- Надо тщательно все это взвешивать. Но те условия, которые сейчас прилагают – они унизительны. Мы представители большой державы – это раз. Мы представители большой спортивной державы – это два. Третье – у нас великолепные спортсмены. И главное – мы не принадлежим ни к какой команде «беженцев». Мы не должны ползать на коленках. Ни в коем случае!

Владимир Сабадаш

ЕЩЁ ПО ТЕМЕ:

Оперу «Травиата» на сцене «Геликон-оперы» покажет Санкт-Петербургский музыкальный театр им. Ф. И. Шаляпина

Комедия «На Рубле без рубля» выйдет на экраны в октябре

Денис Мацуев выступит в Кремлевском дворце в Международный День музыки

Агентство Популярной Информации API TV